Перед рассветом - Страница 72

— Спасибо, но я не люблю создавать исключений, — Дионисий перешёл на греческий.

— Твой выбор, преосвященный, — и этот язык у неё безупречен… Больше похож на древний, эпохи Солона и Еврипида, чем на народный говор городов Великой Греции.

Викарий дожевал. Заседание покатилось своим чередом. Странным, ведущим к оправданию чередом. Свидетели хором подчёркивали правильность и добропорядочность Немайн после крещения. И, что особенно странно, до. Епископ Теодор, как предыдущий духовный наставник области, отозвался о подсудимой не то, что лестно — панегирично. Особо упирая при этом на то, что сида поначалу хотела принять монашеский постриг. Но именно он, епископ, счёл, что ей полезно будет получше узнать жизнь мирских христиан, прежде чем от неё отказываться. Королевский филид закатил поэму из фрагментов нескольких эпосов. Сокращение текстов — страшная вещь. В результате получалось, что Немайн склонялась к христианству уже давно. Кровавые жервоприношения и сотни отрезанных голов при этом куда-то задевались. Судья выслушивал эти речи весьма благосклонно. Получалось, отказался от лепешки из принципа. С грека-законника может статься и не такое.

Наконец, дошло дело до боя у ворот. Вот его рассмотрели подробно. И именно здесь Клирик впервые ощутил пристрастное давление судьи. В очень странном направлении.

— Призывала ли ты помощь Господа нашего, когда отвращала варваров?

— Забыла, — Клирик продолжал тянуть и запутывать.

— Забыла призвать помощь, или забыла, призывала ли?

— Я намеревалась сотворить молитву, но от растерянности и испуга не сделала этого.

— Вспоминала ли ты имя кого-то из святых?

Клирик только хотел упомянуть святую Бригиту, как в голове щёлкнуло. Инквизиция! Применение священных предметов и текстов в чародейских целях приравнивалось в пятнадцатом-семнадцатом веках к сатанизму и каралось смертью. Там — костром, здесь, видимо, мечом. Значит вот она, игра судьи? Ох, одно признание уже есть! Но намерение по Юстиниану не есть действие. Смертью не грозит. А штраф, порку и даже изгнание из города можно пережить. Клан не отречётся.

— Нет.

Лёгкая тень на лице епископа. Показалось?

— Даже своего святого-покровителя?

— Нет.

Тень гуще.

— Творила ли крестное знамение? Вспомнила ли символ веры? Молитву господню?

— Нет. Нет. Нет.

Епископ уже просто чёрен. Сидит, молчит, вопросов не задаёт. Шепчется с викарием.

— Вмешательство Господа нашего возможно и без призыва сил его, — задумчиво и негромко, словно самому себе, смакуя каждое слово, говорит он. И — встаёт.

Звучат первые слова обычной, по кодексу, заключительной формулы. А вслед за ними… Напряжённо ожидающий развязки неф онемел, когда подсудимая подпрыгнула — чтобы топнуть обеими ногами. И, пока не прозвучало окончательное слово, закричала, мешая латынь с валлийским:

— Стойте! Это не так! Я не сделала ничего, что хоть на йоту выше моих собственных сил! Я могу это доказать! Я хочу это доказать! И я докажу это! — и уже тише, — Ну почему вы не спросили меня прямо, высокий суд? Теперь извольте выглядеть идиотами! И присягу с меня могли бы не брать. Я сида, а сиды не лгут!

По крайней мере впрямую.

И фаворит Папы бессильно плюхается обратно в кресло. Хохочет лошадью со свидетельских скамей отец Теодор. Аж слёзы брызжут. Гордо улыбается Лорн ап Данхэм. Выпрямился, аж пару вершков роста прибавил. Лихо крутит ус сэр Эдгар. Дэффид обнимает Глэдис и шепчет что-то на ухо. Мэтр Амвросий как вскочил на ноги сам, так и брови взлетели под тронутую седыми нитями чёлку. Руки викария разошлись в стороны, на лице застыло недоумённое выражение, как у ребёнка, лишённого любимой игрушки, но ещё не решившего, что пора плакать. А по ногам сиды хвостом тигра бьют, никак не успокоятся, три тяжёлых подола, так и не успевшие заскочить под носок или каблук…

И вот — широкие двери распахнуты. Перед людьми — стражник в накидке королевского глашатая. В городе его лужёную глотку знали хорошо.

— Высокий суд Дионисия, епископа Пемброукского, использовав с позволения Гулидиена, могущественного короля всего Диведа, для разрешения дела кодекс Юстиниана, как то достойно христианам в вопросах, касающихся дел и церкви, и мира, вынес заключение по делу благородной девицы Немайн Шайло верх Дэффид…

Само признание благочестивого прозвища означало не слишком дурной исход для сиды.

— … собственным её признанием без принуждения установлено, что благородная девица Немайн, дочь Дэффида, сына Ллиувеллина, происходящая из народа холмов, использовала некую особую силу. Для окончательного установления природы которой…

"Мы направляем запрос в Рим", — продолжила мысленно Анна.

— … этой ночью упомянутой Немайн предстоит пройти испытание.

Сначала показалось — не случилось ничего страшного. Тем более, всё шло как при успехе — из дверей — без охраны — вышла Немайн, дружески беседовали два епископа. Но вот свидетели настороженные и пасмурные. А ирландец направился сразу к Анне.

— Дочь моя, ты приняла желаемое за действительное. Мы все приняли желаемое за действительное. Чуда не было. Всего лишь нечто странное. Осталось только узнать, что именно. А сида — хорошая девочка. Очень. Хотя и совершенно ничего не смыслит в церковных делах.

Вот тогда ведьме захотелось взвыть. Как она старалась — работала по-чёрному, без трав, отваров и заговоров, одними намёками, слухами, иногда помогая правильным людям завести правильный разговор. Всё ради того, чтобы обеспечить своё положение и положение своих детей. А сида… Стоит себе, что-то обсуждает с лекаревыми отпрысками. Мальчишка сияет как второе солнышко и подпрыгивает от нетерпения. Альма застенчиво улыбается. Глаза бы не смотрели… Но вот ушастая закончила разговор. И направляется прямо к ней. Хочет поговорить с Теодором? Нет, епископу только кланяется. А говорить будет с ней, с Анной!