Перед рассветом - Страница 106

106

— Если Гвин вас не признает, всех вздёрнем, — вынес вердикт сэр Эдгар, — если признает, ему надлежит выплатить возмещение за нанесённые кланам и королю обиды. И штраф. Не заплатит — всех повесим прямо перед его сидом, и пусть злится, если хочет. А сегодня — днёвка!

Как раз времени хватит получше разобраться, что происходит. Отправить гонца с донесением. И даже получить ответ.

Оруженосец, гордый важным поручением, немедленно получил второй пакет — от викария преосвященному Дионисию. В коротком, но ёмком отчёте описывалось главное — поведение Немайн, как единственной христианки, не поражённой языческими пережитками. Упоминался Гвин ап Ллуд, старый соперник многих святых, который вылез вновь — вредить добрым людям по мере сил. И поминалось имя, данное Немайн приёмышу при крещении. Странное имя. «Владимир». Третье письмо принесла сида. Для Дэффида ап Ллиувеллина.

— Пусть знает, что стал дедушкой, — сообщила, — и снова приготовит мою старую комнату. Я пусть замуж и не вышла, но сын у меня теперь есть… Как хорошо отец Адриан детей крестит! Побрызгал сверху — и всё, и не надо из рук отдавать сокровище своё… Стой. Ты будешь скакать быстро. Будь осторожен. И осторожнее со стременами — если при падении застрянешь, будет неприятно.

Курьер, умилённо разулыбавшись, обещал быть осторожным, взял письмо — и поднял коня в галоп, пока ещё посланий не притащили. Воины стали подозрительно приглядываться к стременам. Теперь-то всё, что изрекала сида, снова было откровением! Снова стала светом в окошке! Однако, Немайн этого не замечала. Заорал маленький, и пришлось ей идти в палатку — осваивать науку пеленания детей…

К вечеру краснолицый ирландец стал фиолетоволицым. Валялся по земле, прижимая одну руку к животу, другой тер уши, скрёб нос… Позвали священника, горожанина — перевести, и Анну. Та сосредоточенно готовила колесницу, ставшую из квадриги тригой, к недолгому походу. А кому ещё? Немайн только и напомнила, что надо. Еле-еле историю про ворону выслушала — пленная фэйри как раз кормила маленького, Немайн ревниво следила, стараясь не выпустить дитя из рук. А прежняя мать, конечно, и сама подержать хотела. Гвин и Мабон что-то затевают… Они и есть цапли?

— Гадание по птицам — суеверие, караемое позором и изгнанием, — сурово напомнила сида про осторожность в применении старого знания, отняла маленького от кормилицы, — Кэррадок — дурак. А если кто нас тронет — трогалки оторву. И голову, для верности.

Анна убедилась — сида вменяема. Ну, почти. Тем более, та сразу нашла ученице множество дел. И в первую очередь — стирку. А кровь на белом платье уже засохла, вот беда… Так что на работёнку по ведьминской специальности Анна согласилась скорее с облегчением. Однако, увидев страждущего, ничего удивительного не обнаружила. Так, любопытное.

— Отравление зверобоем. Похоже, Гвин — или кто другой — души-то того… Но надо же — они не фэйри, тем становится дурно сразу. А это овцы! Или коровы… То-то им хотелось стать фэйри. Те хоть живут долго. А тут ни долгой жизни, ни спасения души.

— Душа овец… — задумался викарий, — сам я такого вопроса не решу. Агнцы, они невинные…

— А если козлища? Да у них просто души скота! А уж какого…

— Да уж… Никогда с таким не встречался. И курьер уже ускакал, как назло. Хорошо, что великолепная младенца спасла, крестила. Ты его проверила?

— Нет пока. Да и не подпускает. Ну, ей виднее. И не должно ничего с ним быть — душу нужно отдать добровольно, а какая у маленького воля?

— В любом случае он теперь христианин, и верю, душа у него будет, и на снисхождение благодати Господней уповаю. А что с прочими делать-то? И вот именно с этим.

— Ну, брюхо пройдёт дня через три. Как у коров. Особенно белые аннонские часто травятся, кстати. А уши… Позвали бы меня раньше, я б их глиной намазала. Но — хороши охраннички, добрый фермер раньше травницу к скотине позовёт. Теперь же — видишь, какие ожоги? Да ещё и руками разодранные… Кожи, считай, вовсе нет. Надо бы их отрезать. А этого… бывшего человека — в тёмный чулан. Он ещё неделю солнечного света бояться будет. А уши заберу, замочу в уксусе, чтобы не сгнили. Уши человека-животного!

Про уши кер-мирддинец переводить не стал. Священнику. Хотя греха и не видел. Они же это… овечьи. А овечьи — хоть в уксусе, хоть в вине. Хоть хранить, хоть в зелье пустить. Да хоть вовсе с кашей да под пиво! Но греки — они же ненормальные. Вдруг не понравится что.

Зато перевёл столпившимся вокруг пленным. Ещё и прибавил:

— И ведите себя тихо. Вся ваша надежда теперь на Гвина. Потому как вам теперь не два пути — наверх или вниз, а один. Кто помрёт — будет просто гнить. И больше ничего.

Вот тут настал вой. Ирландцы, уверившись, что их вождь потерял душу, взвыли. Многие — валились на колени, просили у Анны — глоток зелья, провериться. Надеялись.

А надеялись оттого, что про Гвина только один человек и говорил… Ведь это со стороны Бога жестоко: за глупую — пусть жестокую и доходную шутку над соседями — совсем лишать души.

— А нет больше, — разводила та руками, — всё, что с собой взяла, баран ваш выпил. Это ж не просто так. Это я всю ночь в июне траву собирала, потом мяла, растирала, в глиняном тигле выпаривала… Одной травы ушло двенадцать марок веса. Я думала, мне экстракта месяца на три хватит. Да и зачем вам зря мучиться, скотинки?

Шок был слишком велик. Некоторые требовали, чтобы их повесили! Поскольку они-де лгали о работе на Гвина.

— Мы не можем точно этого знать, а потому не примем грех на душу, — твёрдо отвечал викарий, — вдруг вы лжёте, а король фэйри вас выкупит? Вы слышали приговор. Подождите немного. Опять же, я уже отправил с гонцом письмо в столицу, и очень надеюсь, что преосвященный Дионисий даст мне добрый совет, что с вами делать. Если бы вы просто добровольно отреклись от Христа, тут было б ясно. Но вы и от семени адамова отрешиться ухитрились, Гвин там или не Гвин! Впрочем, молиться за вас не грешно — вне церкви, конечно. Просите христиан молиться за вас — это за любую тварь делать не возбраняется.

106